Правоотношение как форма реализация права

Признание возможности реализации юридических прав и обязанностей вне правоотношений стало в ней веским аргументом, направленным против социологического типа правопонимания, отождествляющего субстрат права с правоотношениями. Свою лепту в отстаивание указанной идеи вносит и укоренившаяся в общей теории права и отраслевых юридических науках трактовка охранительного правоотношения как отношения сугубо карательного. Так, Л.С. Явич по поводу охранительных отношений в уголовном праве писал, что «государство в соответствии с законом обладает правом наказания преступника и потому является субъектом уголовно-правового отношения, осуществляя свое право через соответствующие органы. В иных правоотношениях государство лишь гарант исполнения юридических обязанностей, само в таковых не участвует», т.е. других охранительных уголовно-правовых отношений, направленных на обеспечение, гарантирование действенности уголовно-правовых запретов до момента их нарушения, по его мнению не существует. Причем аргументов, лишающих государство возможности участия в охранительных отношениях не карательного плана, ученый не приводил и можно лишь предполагать, что в основе его суждения находилось представление об охранительном правоотношении лишь как о форме реализации государством кары за правонарушение. Поэтому связь между государством и субъектом, чьи права оно гарантирует, одной из сторон содержания которой выступает превентивная и иная деятельность государства по обеспечению реализации правового запрета, в качестве охранительно правоотношения им не рассматривалась.

Вероятно, свою роль сыграло и узкое, «аппаратное» восприятие государства сторонниками идеи реализации права вне правоотношений. Для них государство всегда предстает в виде аппарата публичной власти, сосредоточившего в своих руках монополию на принятие общеобязательных решений и на применение силы. При таком взгляде государство склонны превращать в «Большого Брата», который может произвольно вмешиваться в любые правовые отношения по собственному призволу, и который научил наш народ за мрачные годы тоталитаризма относиться к нему если уж не со страхом, то с устойчивым недоверием. Во всяком случае, даже теоретически видеть его стороной превентивных охранительных правоотношений, а потому и признать их именно в качестве правоотношений, а не в виде правовых связей, в которых субъективные права и обязанности осуществляются без государственного посредничества, они не хотят. Например, рассуждая о возможности существования превентивных уголовно-правовых отношений, возникающих при обеспечении соблюдения уголовно-правового запрета (вслед за обосновывающими их существование учеными-криминалистами они именуются регулятивными уголовными правоотношениями), Ю.И. Гревцов и Е.Б. Хохлов утверждают, что «нет никакого правового препятствия тому, что государство в рамках регулятивного уголовно-правового правоотношения сочтет необходимым установить некоторые, скажем так, конкретные организационные меры, направленные на установление, как минимум, определенных форм контроля – гласного и негласного – за тем, как добропорядочные граждане исполняют уголовно-правовую обязанность не совершать преступлений, с формированием соответствующих структур публичной власти. Потому-то и трудно отделаться от впечатления, что рассматриваемая юридическая конструкция очень напоминает если не практику, то идеологию того типа государства, которое принято определять в качестве полицейского. Если же мы желаем вести речь о государстве правовом, то этому государству не должно быть никакого дела до автономной и законной деятельности своих граждан».